Помнишь наш девиз? Никогда не останавливаться. Идти до конца. Терпеть боль, преодолевать страх. Смеяться в лицо опасности. От стыда выгореть и обнулиться. Чтобы больше не было никакого стыда. И рамок не было.
- Конечно нет, - не остановила бы. - В этом же весь прикол. Забыл, что ли.
Трэвис, никогда не останавливайся. Не смей.
Если бы ты остановился, представь, что бы с тобой стало сейчас? Вдруг бы ты перестал существовать. От хандры в тюрьме ты бы повесился или тебя убили. Или выйдя на свободу (клетка все равно внутри) — наложил бы на себя руки, потому что потерял бы смысл в движении.
бы
бы
бы
бы
быть
а не казаться.
Ты отказался от сослагательного наклонения, когда решил идти вперед.
Даже если прыгаешь — есть перспектива вынырнуть и доказать всем, что ты не лузер. Ты не лузер, Трэвис, слышишь? Почему-то ей так важно, чтобы он это знал. Чувство вины порождает тревогу. Тревогу и заботу о человеке, которого ты сначала уничтожила. На подсознании Риган все эти годы искала весточки о нем:
все хорошо,
у него все хорошо.
Карьера пошла в гору. Обзоры набирают популярность.
Он взлетел.
Он летит.
У Трэвиса выросли новые крылья.
Риган думает, ты можешь делать теперь все что хочешь, потому что сила притяжения над тобой не властна.
Вселенная накрыла тебя жопой, а ты показал ей свою.
Давай снимем штаны и повернемся задом к проезжающему поезду. Привет из Вудлейка всем транзитным.
(гром по рельсам, покатый нос скорого прорывает воздух насквозь, заставляя сделать два резких шага назад — так легко почувствовать себя на волосок от смерти, посмаковать это ощущение на грани, когда ты на крайней секунде останешься «недо», хотя по всем остальным показателям уже «пере»)
- Самое страшное?
Риган закусывает нижнюю губу и качает ногой. Девчонка. Сейчас все так беззащитно. Так наивно. Так хочется лечь головой к нему на плечо, раствориться в тепле. Рассказать секрет телом, как это было тогда, на заднем сиденье старого пикапа. Никогда — словами. Потому что нет в мире таких слов, которые бы знали ее боль.
Самое страшное — это проиграть.
Проиграть — это дать слабину.
Дать слабину — это позволить думать, что она уязвимая, маленькая, хрупкая, не в ее правилах дарить другому рычаги управления. Однажды попала в эту ловушку.
Главное правило: бей и беги.
Но сегодня, может, позволит себе отчаянное. Откроет камеру прямо из своего профиля, останется только нажать кнопку go live и всем рассказать. Все рассказать. И не важно, что многим откровения ее покажутся странными, непонятными, совсем не интересными, они приходят за зрелищем, они приходят за картинкой, за чудачкой, у которой нет личности, но есть образ. Не важно, что приобретет или потеряет, потому что в реальности всем похуй друг на друга, а ей — похуй на них. Понятно лишь одно, ей никогда не было похуй на Трэвиса Уилсона, особенно потому что из всех прочих она решила предать именно его.
На языке Маршалл — это такая любовь.
(На кончике языка — капли крови)
Чем больше ненавидишь, чем сильнее бьешь, тем слаще потом зализывать раны. Высшая форма экстаза через девять лет холодной войны упасть навзничь в воду в истошном крике, чтобы сбросить с себя оковы вины. Тоже — любовь.
Больная.
«Ты, блять, больная!!!»
Кричал с пеной у рта. Плевался. Она стояла, как смерть белая. Как падший ангел, у которого не было другого выбора. Или который оправдался надуманным отсутствием такового. На той картине Кабанеля глаза исподлобья проливают единственную каплю, полную ярости. У Хлои — одна только ярость, немая ярость. Воды ее давно высохли.
«Скажи им, что ты врешь!!!»
В зале суда не дернулся ни один мускул. Ни один нерв на лице не колебался. Хлоя всегда была склонна к искажению реальности: дурная привычка, превратившаяся в образ жизни. Жизнь, ставшая ложью. Ложь, ставшая спасением. Потому что спасения не от кого было ждать.
Подумай, Трэвис. Что бы ты сделал, приди Хлоя к тебе с новостью о том, что ее сестру, возможно, убьют, если она проболтается. Что сестру непременно убьют, если она не подставит тебя, потому что ты самая верная мишень. Что бы ты сделал?
Что бы ты сделал, если бы Хлое пришлось рассказать от начала до самого конца, что Киран творил с ними в съемном бунгало, когда возил в Йосемити. Рассказать в подробностях, деталях, красках. Такие краски пахнут отравленным навсегда воздухом, такие детали приклеиваются к небу, накалываются на нем перманентными чернилами, как клеймо. Как метка. Такие подробности заставили бы тебя наморщить свой ровный нос и блевануть из открытой двери. Представь. Еще пять минут назад ты был внутри нее, двигался агрессивно, рвано и упивался этим. Хлестал, сжимал тисками, душил. Это Хлоя тебя обо всем попросила, но ты не отказывался. Как от такого откажешься, да? Почувствовать себя при власти, пускай даже так, — это наркота. Хныкала, кончи в меня.
А потом бы выпалила, натягивая трусики: знаешь, когда мне было двенадцать, меня трахали почти так же.
Тебе стало бы не по себе. Так, словно ты сам принял участие в большом маленьком секрете. Ты бы сказал, типа, пиздец, такая жесть… но ты же любишь жесть, Трэвис, разве не так? Что же ты отворачиваешься? Нет, тебе нравилось только в нее играть. Настоящую жесть ты прочувствовал позже. Когда твоя сперма, частицы твоей кожи у нее под ногтями и повреждения во влагалище стали лишь инструментами в безумном плане.
Хлоя была почти уверена, что он отрекся бы от нее. Ничего бы не понял. Или понял превратно. Хотела однажды поделиться с ним о странных чувствах к Кирану, как ревновала его к сестре. Ревновала, дрожала перед ним, любила, ненавидела, ни черта не осознавала. И в самый последний момент — обрубала свои подкатывающие к горлу откровения. Трэвису звонил Рен. Джейк. Пит. Джулс. Томми. Хуй пойми кто. Он был всем сильно нужен, и она не смела отрывать его от большого мира, не смела топить в болоте своих иллюзий.
Рен. Джейк. Пит. Джулс. Томми. И хуй пойми кто пропали сразу же, как узнали об аресте за убийство. Перешептывания, перегляды, сплетни из угла в угол.
Резкое: «А я всегда знал, что он на это способен.»
Вместо: «Эй, Бро, есть пятьдесят баксов? Эй, Бро, переночую сегодня у тебя?»
Приправляли косым взглядом в сторону странной подружки: «а с этой… чего они только с этой чокнутой ни творили.»
Эта чокнутая. Little Miss Bonkers. Little Miss I’ll Fuck Up Your Life. Показала следствию все отметины, полученные после изнасилования.
«Изнасилования»
Да-да, он склонен к этому. Да-да, он бывает жестоким. Я его боюсь. Он заставляет делать меня то, чего я не хочу. Поджимала губы, брови складывала домиком. Вбивала последний гвоздь в его гроб. Жалкое зрелище.
Трэв в сердцах выкрикивал: «да ты шлюха!» Его адвокат был крайне недоволен.
Хлоя горько улыбнулась, но внутри сердце пронзил четвертый по счету меч. Она посчитала, это так несправедливо с его стороны. Когда его уводили из зала суда в наручниках с фатальным приговором, Хлоя на секунду даже немного порадовалась. Это тебе за шлюху.
Вечером оцепеневшая сидела в углу своей кровати и тихо ужасалась тому, что натворила. Сильнее всего на свете она хотела больше никогда не видеть его лица. И главное — чтобы он больше никогда не увидел ее.
___ _ _
- Самое страшное, что я тогда исчезну. Останется Хлоя. Но Хлои тоже давно нет. Я совсем забыла, как жить ее жизнь. Я так и не нашла сестру. Родители, наверное, уже давно сгнили. Отец, поди, сдох от сифилиса... не знаю.
Трясет головой, хмурится. Нельзя ей туда, нельзя думать и вспоминать. Позволительно — натянуть улыбочку, вытащить из кармана телефон и открыть нужное приложение. Руки трясутся так, будто она и вправду собралась прыгать, но это тоже своего рода прыжок в бездну. Куда экстремальнее настоящего. Да она бы лучше нырнула, чем вышла в эфир с правдой.
- Меня, кстати, смотрит Рен.
Аккуратно подобраться к нарыву проклятого треугольника. Хлоя много раз думала о том, как классно было бы вернуться в то время, когда они все делали втроем. Так и не нашлось рядом людей роднее, чем «ее мальчики». Вернуться в те моменты, когда между ними еще не пробежала искра недосказанности, недопонимания. Она вспыхнула незримо, так незаметно распространялась, что когда они все оглянулись назад, увидели лишь сожженные мосты.
И все же Трэвис сидит здесь.
А чертов Рен смотрит ее дурацкие стримы.
- Вы общаетесь?
Томми тоже смотрит. И Джулс. Они никогда не переставали следить. Сами-то ничего толком не сделали, могут только подпездывать. Лепить анонимные лайки, чтобы не было так стыдно за самих себя. Или смайлики с говном — в открытую. Торжество демократии.
Без прелюдий щелкает кнопку, делая неожиданное совместное селфи.
На фотографии улыбается Риган, но пост с оправдательным заключением напишет Хлоя.
[/inst2]