► bright eyes – lover i don't have to love
"I want a lover I don't have to love
I want a girl who's too sad to give a fuck"
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
Выключить зажигание, вынуть ключи, открыть дверь, надеть улыбку и подняться по ступеням. Примерный план действий на ближайшие пару минут. Дальше буду действовать по обстоятельствам.
С другой стороны, Эйлин не нужна моя улыбка. Ей от меня вообще ничего не нужно. Иногда я думаю, что она пребывает в одиночестве, даже если вокруг нее целая толпа.
Эйлин тоже не героиня моего романа. Мы оба знаем, что это такая негласная сделка, но я, черт возьми, продолжаю улыбаться, словно эта встреча, как и некоторое количество прошлых, что-то до значат.
Значение вещей, поступков и слов вообще сильно преувеличено. Они имеют какой-то вес до тех пор, пока ты позволяешь им одолевать тебя и вонзать острые спицы в слишком уязвимую душонку. Но если выработать иммунитет, в лучшем случае, а в худшем — просто выгореть, то участь загинающегося от боли жалкого создания тебя не коснется. Это, конечно, не так весело, как чувствовать себя самодостаточным и счастливым, точно с гребаной картинки, но всяко лучше нескончаемой прокрастинации и рефлексии.
Я предпринял решение, единственное решение, которое я только мог предпринять, — не позволять чьим-то словам и поступкам контролировать меня. Контролировать мое настроение и расписание дня. Для этого приходится прикладывать вдвое, втрое больше усилий. Насильно поднимать себя по будильнику, а не забрасывать его и целый день валяться в постели. Смеяться над шутками знакомых, которые не кажутся веселыми, но смех продлевает жизнь. Разве не так? Приходится провожать какую-то девушку до дома, приходится слушать ее рассказы, кивать и снова смеяться, быть может даже невпопад, но это лучше, чем быстрый перепих на заднем сидении автомобиля.
Я создаю иллюзию жизни. Она ведь продолжается, так обычно говорят. И я знаю, каждый, кто видит меня каждый день, готов то и дело эту фразу повторять, лишь бы мне полегчало, но я кажусь им пугающе нормальным, спокойным и даже чересчур радостным для человека, который потерял не одного, а двоих людей сразу.
Слишком много дерьма на один квадратный метр.
Чарли звонила несколько раз, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Я выслал ей сообщение с односложным ответом и был рад, что за ним ничего кроме молчания не последовало.
Чарли в шутку говорит — давай напишем все, что тебя гложет, а потом подожжем — словно нам по двенадцать лет. Она пытается и делает это порой чересчур странно, но все чаще ее попытки вызывает улыбку на моем лице. Прогресс.
«Привет, дорогой дневник. Сегодня я выбросил половину вещей из своей квартиры, а потом не понял почему. Это мне не помогло.» Помедлив, я написал Чарли еще одно смс в виде шутливого сочинения и отправил с ухмылкой. Не дожидаясь ответа, сунул телефон в карман куртки и наконец вышел из машины.
Ни один из безобидных способов Спенсер излечиться не срабатывал, рецепты из книг о восточной медицине не помогали. Помогал только секс с незнакомой, совершенно чужой мне женщиной, которая таким же образом ничего обо мне не знала и не имела ни малейшего желания узнавать.
Банально. Ты долбанное клише, Бруно.
Но это клише хотя бы не заставляло меня блевать от своей ущербности, как все остальное.
Пожалуй, единственное, в чем Эйлин подходила мне, ложилась мнимым бальзамом, так это в том, что мне не нужно было притворяться, соблюдать каноны общения, напоминать о том, что я сегодня заеду и поведу ее в самый фешенебельный ресторан города. Ничего такого. Наши свидания ограничивались ее квартирой. Встретила бы она меня раньше, удивилась тому, как я умею ухаживать и делать сюрпризы, потому что сегодня перед ней стоял мужчина, больше напоминающий ледяную глыбу, источающую полное равнодушие. Не считая животной похоти.
Поздняя репетиция затянулась. Так мне сказали пробегающие мимо молоденькие девушки-танцовщицы, когда я спросил у них о нахождении Эйлин. Кивнув в благодарность, я сунулся к гримерке. Дверь в нее была приоткрыта, и я через щель увидел картину, которая отчего-то рисовалась у меня в голове не единожды кадром из какого-нибудь трагичного фильма: Эйлин сидела перед зеркалом с круглыми лампочками и подпирала голову руками, схватившись за лоб. Усталость, граничащая с нервным срывом. Я не понимал, по какой причине она чувствует себя так паршиво большую часть времени, но все равно казалось, что такое состояние мне знакомо.
Поэтому когда я, постучавшись, тихо вошел и тем самым обратил ее внимание на себя, то ничего не спросил. Немое приветствие, дверь за мной со скрипом закрылась. Эйлин тут же стряхнула с себя задумчивость, резко поднялась со стула и принялась собирать свои принадлежности в небольшую косметичку, иногда нервно поглядывая на свое отражение в зеркале.
Я подошел к ней со спины и взял ее за плечи, сжимая их пальцами. Послышался ее неровный вздох, она выпрямилась, подняла голову, выставив подбородок, и попыталась посмотреть на меня в отражении с мягкой улыбкой, но вышло это так же неладно, как у меня проявить ласку.
– Поздно сегодня, – имел в виду ее задержку в театре. В ответ Эйлин только склонила устало голову вбок, открывая шею, и я, недолго думая, коснулся ее бледной кожи губами, оставив на ней пару небрежных поцелуев. Оторвавшись, я разглядел ее блаженный вид в зеркале и ничего не почувствовал. Возможно, она тоже притворялась, что все это доставляет ей удовольствие. Эйлин приподняла неторопливо веки и так же не спеша повернулась ко мне лицом, обвив грациозными руками шею. От нее, как и всегда, приятно пахло. Духи немного резковаты, совершенно чуждый мне запах, но он-то и напоминал, что со всем, что было дорого мне, покончено. Печально. Больно. Но в то же время он говорил о том, что больше не нужно стараться, все уже потеряно, хуже быть не может.
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
"Bad actors with bad habits
Some sad singers they just play tragic"

► ассаи — проснись
« Дышать твоими духами, через плечо видеть грудь.
Ноль часов, ноль минут — все, что я знаю о тебе. »
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
Не хочу врать ей. Не хочу выдавать свою абсолютную незаинтересованность. Почему-то я считаю, что это способно обидеть Эйлин, но взглянув на ее отсутствующее и уставшее выражение лица, я понял, что она точно с таким же успехом хотела бы оказаться сейчас в другом месте, с другим человеком, возможно. И потому мое равнодушие она не заметила, ровно как и то, что я пропускаю ее скудные ответы мимо ушей. Два оцепеневших на автопилоте тела, повисших друг на друге, с обкромсанными душами. Не знаю, что во мне еще живого осталось. Порой я думаю, что внутри меня пустота. Кажется, вчера я слышал сердечный стук, но он не подал никакого сигнала — всего лишь эхо в грудной клетке. А в другой раз смотрю на все еще сохраненные фотографии на телефоне (божусь, что удалю, но не хватает смелости) и осознаю, что все-таки что-то еще да плещется там. Какая-то первоклассная отрава, выжигающая все живое, как кислота на голой плоти.
Должно быть, так себе зрелище?
Чувствую я себя примерно так же.
Пальцы, бездумно скользнувшие по моей шее, светлые глаза (какого цвета?) — мой путь к отрезвлению, но в определённый момент мне вдруг захотелось сбежать. Почему я здесь. Почему я думаю, что это мне поможет. Её манеры с томным придыханием, плавность жестов и линий и в то же время отчужденность, строгость во взгляде и бесстрастные прикосновения отталкивали меня, обжигали холодом. В Эйлин есть все, она умеет сводить с ума и укладывать мужчин вокруг себя пачками, мне так думается. Она умеет быть разной: покорной, властной, нежной, дерзкой. Она живёт в мире эмоциональных надрывов, поедает какие-то таблетки, только притворяется, что хочет быть счастливой. Я думаю, ей это даже нравится. И мне бы такое понравилось по-настоящему некоторое время назад. Я бы обязательно завалил Эйлин цветами, комплиментами и признанием её талантов; такие женщины, как она, живут ради внимания, они хотят стоять в центре комнаты, идти под самым солнцем.
Но не сегодня.
Сегодня такое уже не привлекало, наоборот, — казалось скучным, обыденным. Сколько таких было? Не счесть. А настоящего, земного, такого, за что хочется в лепёшку расшибиться, — пересчитай по пальцам. Выйдет ровно один.
И это хреновая математика.
Эйлин не дожидалась ответа, она будто бы знала, что я соглашусь. Но разве у меня был выбор? Да и пришёл я точно не за тем, чтобы спросить о репетиции. Поскорее добраться до её квартиры, запереться там на часов двенадцать до следующего дня и не позволять себе предаваться самокопанию и воспоминаниям ни на минуту.
Заторможенно и с опозданием кивнул, но Эйлин уже вывела меня из гримерки, вскоре отпустив мою руку, словно это было ей неприятно.
До самой машины, впрочем, как и внутри неё, разговор не клеился, более того, мы не пытались даже начать его. Зачем прилагать усилия, если оба знаем, что это напрасно, бесполезно, в этом просто нет необходимости. Её пение заставило уголки губ дёрнуться, но вышло это, скорее, машинально, потому что в следующую секунду тоскливая маска чёрной вуалью закрыло мне лицо — любая мелочь теперь могла напоминать об ушедшем. Призраки прошлого повсюду. Можно ли такое вообще представить? Ещё минуту назад рядом со мной стояла любимая женщина, мать моего будущего ребёнка, а сейчас какая-то блондинка и её пение невпопад. Куда это все делось, что произошло?
Я так устал от бесконечных вопросов. И от разговоров тоже устал. Поэтому готов слушать хоть ещё триста песен в исполнении Эйлин, лишь бы не говорить вовсе.
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
« Проснись. Я все выдумал.
Голоса в моей голове хотят больше, чем есть »
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
В квартире загорелся мягкий свет, когда мы вошли. При всём равнодушии, её жилище мне действительно нравилось. Здесь я чувствовал себя комфортно, и это было самой важной составляющей всех наших свиданий. Я мог находиться здесь добровольно, я бы даже оставался тут дольше, чем на несколько часов, но это не по правилам нашей игры.
Хочу ли я чего-нибудь...
Моя рука остановила суетящуюся без причины Эйлин, скользнув по её талии. Я плавно прижал девушку ближе к себе, опустившись ладонью ниже, и, все ещё сохраняя статус галантного кавалера, мягко попросил её налить мне скотча вместо того, чтобы тотчас припереть её к стене и раздвинуть бёдра.
– И побольше. Это был трудный день, – это были чертовски трудные несколько месяцев.
Маленькие пальцы с аккуратным маникюром коснулись моей небритой щеки, затем последовал порывистый поцелуй, на который я охотно ответил, сильнее сжимая её талию. Я пытался проявить нежность, но выходило небрежно, словно я разучился испытывать эмоции, однако Эйлин, по всей видимости, до сих пор нравилось это отсутсвие чуткости. Она охотно жалась ко мне, излучая желание, и перед тем, как оторваться, чтобы налить мне выпивку, самозабвенно прикусила мою нижнюю губу. Проснувшаяся в ней игривость раззадорила и заставила похотливо ухмыльнуться. Я проводил её виляющую походку взглядом и дождался стакана со скотчем.
– Выпьем за вечер, – скудный тост, на большее меня не хватило. Желание молчать все еще во главе, не считая вожделения, оставалось только пустить слюни. Почти залпом я опустошил стакан и поставил его на стеклянный стол в середине просторной кухни. Эйлин хотела было предложить мне ещё, но я еле заметно качнул головой, упёрся ладонями в поверхность стола и устремил свой прямой взгляд ей в глаза, после чего медленно осмотрел её полураздетое тело.
– Спасибо. Пока хватит, – в действительности, я бы выпил все её запасы, но я рассчитывал на то, что займусь сегодня сексом, а алкоголь в этом деле мне не друг.
Подплыв к Эйлин снова, взялся одной рукой за милый подбородок и бесцеремонно впился в приоткрытый рот, стягивая с девушки оставшуюся одежду.
Конечно, это взаимный процесс, мне важно получать максимальную отдачу от партнёра, только в этот момент я потерял всякий интерес в том, чего хотела Эйлин, как и всякий контроль. Скотч немного расслабил меня, смягчил, но в то же время уничтожил последние крупицы терпения и былой обходительности.
Я резко оторвал Эйлин от пола, жадно вцепившись в её бёдра и, не отрываясь от поцелуя, с шумом посыпавшейся кухонной утвари прижал её к первой попавшейся стене, что та даже пискнула от удара спиной. Наспех расстегнул брюки и уже спешил сорвать с девушки нежные кружева, словно изголодавшийся зверь; учащённое дыхание и непреодолимое желание овладеть чужим телом перекрыло всё остальное, я даже не слышал, не видел перед собой ни черта. Не воспринимал реальность такой, какой она была на самом деле. Даже не сразу понял, почему ладонь вдруг упёрлась мне в грудь, словно Эйлин хотела высвободиться, и потому я в забытьи убрал её и резким движением прижал к стене чуть выше головы, блокируя всякую возможность увернуться.
И только немного погодя, когда я остановился у её уха, чтобы выдохнуть пахабную фразу, почувствовал напряжение во всём женском теле, но не от страсти, а от отторжения, где-то отвращения. Затем отлип от её уха и, все ещё тяжело дыша, увидел выражение лица напротив: в нём не было ничего, кроме тоски, смятения. Может быть, немного страха. Я и сам себя пугал иногда. Однако я не торопился отпускать девушку просто так. Лишь потому что она как-то не так на меня смотрела.
– Ты же хотела этого. Разве нет? – прижимался сильнее, наваливался, не давая вздохнуть, слюнявил шею, – Ну же, не поступай так со мной, – последняя попытка, пальцы нагло спускаются по её животу по направлению к цели, но Эйлин снова убирает мою руку и, в конце концов, с силой отпихивает меня, закрывая ладонями почти обнажённое тело.
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
« И мне совсем не холодно, нет.
Не нужно так на меня смотреть. »

► kings of leon — closer
« Skies are blinking at me
I see a storm bubbling up from the sea
And it's coming closer
And it's coming closer »
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
Тупое разочарование, испорченная ночь. Проще сказать, мне не перепадёт сегодня. Я забыл, что такое вежливость, учтивость, уважение чужих (женских) желаний. Все чаще я превращался в мужлана с джедайским мечом наперевес, который хотел грубо, много и беспрекословно. И главное, прямо сейчас.
Мне хотелось взвыть. Не от душевного расстройства, знаете ли, наплавать мне на хозяйку этой квартиры, как и на все, что она говорила, а чисто физически — невмоготу. Все моторы заведены, фюзеляжи наготове, только полный вперёд, но она, видите ли, решила, что чего-то там не хочет, что-то её не устраивает. Эйлин решила поиграться со мной? Я люблю, когда меня дразнят, это заводит, но не уверен, что именно этим она сейчас занималась.
- Может, сегодня как-то иначе? Ну хочешь, давай начнём с прелюдий... - не успел договорить, как в пол полетел стакан с остатками скотча на дне. Стекло закономерно разлетелось по ламинату, а я не понял, что только что произошло. Вполне справедливое негодование по поводу её попыток прекратить намечающееся веселье резво сменилось шоком. Натуральным шоком, что я даже не сразу подобрал челюсть с пола, не говоря уже о том, чтобы застегнуть на себе брюки в честь конца спектакля.
- Ты нормальная? - сорвался с губ единственный вопрос. Больше не нашлось, да и как тут иначе среагировать. Я даже слишком спокойно его произнёс для человека, которого в любую минуту могли завалить очередной разбитой о голову тарой. Как вариант. Но Эйлин, естественно, не собиралась отчитываться передо мной, что-либо объяснять. Она зашлась в тотальной истерике, закручивая спираль сильнее и сильнее с каждым новым нервным шагом. Из нежной некогда барышни с томными взглядами и охами она перевоплотилась в сущий вихрь, неуправляемое торнадо, готовое смести все на своём пути, лишь бы найти успокоение.
- На кой хер ты тогда притащила меня сюда? Кино смотреть? Пазлы собирать? Играть в твистер, может быть? - не унимался, желая понять, почему Эйлин все так усложняет, почему заставляет меня стать свидетелем этого грандиозного срыва, почему вовлекает меня в какую-то сраную драму. Хватит с меня драм, сам по уши в этом дерьме.
- Давай не будем делать вид, что я отвожу тебя периодически домой просто так. Просто потому что мне хочется сделать добрый жест. Все что мне хочется — это иметь возможность приезжать и без лишних слов заниматься сексом, чтобы ни о чем больше не думать. Моё эго и так уже слишком опущено, милая, чтобы терпеть твои закидоны посреди кухни со стояком.
Конечно, она меня не слушала. Она чокнутая, это понятно. Все мы немного не в себе. Но я не думал, что все до того запущено. Я попытался смягчиться, сделал пару шагов к ней навстречу и уже тянул руку, чтобы коснуться её и попытаться утихомирить. Гнев от фрустрации отступал, и теперь я мог и не только о себе думать. Может, я причинил Эйлин неумышленную боль, пока пытался взять её силой. Со мной однажды такое происходило, а теперь-то и подавно крышу сорвало. Но подобраться к девушке снова не удалось — очередная посуда полетела и хорошо, что не в мою голову. А дальше кромешная тишина, только яблоки перекатывались по полу. Картина виделась неуместной, будто вырванной из контекста. В считанные секунды дежурное свидание с банальными целями переросло в настоящее откровение, к которому я не был готов.
Я застыл на месте, буквально не мог сдвинуться, не понимал, что должен сделать в следующую минуту. Знаю, что такое стресс, что такое боль, и как от неё хочется бить любую проходящую мимо рожу, но в этом случае мои руки связаны. Я не знаю, как и чем помочь этой чужой мне женщине. Даже если бы это неистовое желание существовало.
После довольно долгого молчания я наконец подал голос. Тихий, вкрадчивый.
- Черт, что с тобой происходит? Ты хочешь, чтобы я ушёл? Я могу уйти. Но, пожалуйста, скажи, что ты не навредишь себе.
Это ведь не шутки. Она, конечно, чужая, но не хотелось бы потом узнавать, что её истекающее кровью или передознувшееся тело нашли в пустой квартире. Это слишком тоскливая смерть.
Пришло время обрести здравый смысл. В конечном счете, я привёл себя в более или менее первозданный вид, надел наспех рубашку, оставив верхние пуговицы расстегнутыми, провёл ладонью по лицу, будто смазывал с него прошедший вечер и того человека, который в нем существовал. В права вступал Бруно, которого я знал, но очень часто терял, особенно в последние месяцы.
Я поднял руки, словно сдавался, и медленно начал приближаться к Эйлин, дабы убедиться, что с ней все в порядке. Отчего-то посчитал, что это будет правильно, если я снова её коснусь, и что она не станет кидаться в меня новой порцией стекла.
- Ты успокоилась?
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
« You shimmy-shook my boat
Leaving me stranded all in love on my own
Do you think of me
Where am I now
Baby where do I sleep »

► nf – paralyzed
« I'm paralyzed
Where are my feelings?
I no longer feel things »
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
Я парализован.
Во мне первородный гнев должен закипать, точно в жерле лавой, но я ничего не чувствую. О, как бы мне хотелось последовать ее примеру: урвать со стола предмет потяжелее и разбить его о противоположную стену в звенящие дребезги. Чтобы отдавало в ушах и становилось страшно, вдруг что-то пойдет не так, и зверь все-таки выйдет из клетки, причинит зло большее, чем высказать простую неудовлетворенность и непонимание женского поведения? Я бы запросто мог так поступить, запросто стал бы той самой разрушительной силой, которая Эйлин даже не снилась, благо и мощи побольше, чтобы разнести всю квартиру в пух и прах, недаром, наверное, мы зовемся сильным полом.
Но я, как последний опущенный истукан, стоял перед ней с открытыми ладонями и внимал. Впитывал ее неприкрытую желчь и ненависть, и даже не ко мне, к психологу не ходи, но как удачно ее вымещать на каком-нибудь левом госте, правда? Это же ничего не разрушит, кроме ваз и тарелок. Наплевать.
Но я не шмоток равнодушия, я же все-таки что-то чувствую?
Определенно. Оскорбления бьют по самолюбию, точно под дых. Где-то отдаленно закипает желание броситься к раздухарившейся дамочке, схватить ее за глотку и завершить начатое, не для удовольствия, а назло. В определенный момент понял, что, в принципе, способен на все, и эта мысль меня не испугала, отнюдь. Она заставила меня почувствовать себя живым, что я все-таки что-то еще могу, кроме натянутых улыбок и смачивания горла спиртом.
Позволяю Эйлин говорить, ее откровения, точно на ток-шоу для униженных жизнью, хлещут мне по лицу и с новой силой пробуждают это состояние готовности сорваться с цепи. Про себя думаю: «Ну же! Что же ты так скупа на издевки и оскорбления, скажи что-нибудь похлеще, на простом языке, а не на этом богемном высере, интеллигенция херова». А на деле молчу и сохраняю внешнее спокойствие, будто бы даже с жалостью смотрю на поехавшую балерину свысока и разочаровываюсь с каждым новым произнесенным ею словом. И в чем-то это было похоже на правду. После вылитого Эйлин ушата словесного поноса, трахать ее мне точно перехотелось, поэтому стало значительно легче не поддаваться инстинктам разрушения.
Иногда только ухмыляюсь, но она этого не замечает. Куда уж ей, главное успеть поупражняться в высокомерии и остроумии, между делом увлажняя пересохшее от трепа горло.
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
« I'm paralyzed
Where is the real me?
I'm lost and it kills me »
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
Меня резко отпускает. Теперь, кажется, от слова совсем. Я снова перестаю чувствовать что-либо, только усталость и желание вернуться домой, избавить себя от нравоучений и издевок со стороны еле знакомой мне неуравновешенной девицы. Эйлин движением пьяной руки просит меня задержаться, но это не правда, она хочет выдать новую юмореску или поддеть меня, лишний раз упомянув про мой стояк, который не давал ей покоя больше, чем мне, похоже. И потому я без особого энтузиазма поворачиваюсь к ней, когда заступаю к выходу, чтобы оглядеть развалившуюся несчастно на полу актрису погорелого театра. И в самом деле, Эйлин выдает очередную подначку, предлагая мне попробовать заново, я лишь фыркаю и незамедлительно отвожу взгляд, уже готовый сбежать, лишь бы найти куртку и ключи от машины.
- Не веди себя, как тварь, тебе это не идет, - бросаю утвердительно напоследок. Слишком спокойно для человека, которого только что обломали по всем фронтам, а потом еще знатно поизгалялись над этим, посыпав голову пеплом. Эйлин отмахивается от меня своим невнятным «забудь» и рукой впивается в осколок. Может, она уже слишком пьяна, чтобы обращать на такие мелочи внимание, но вид крови из ее ладони заставляет меня задержаться в сердцах произнесенным на выдохе ругательством.
- Прошу тебя, заткнись, закрой свой прекрасный пьяный рот, пока я тебе кулак по локоть на затолкал! Угомонись, черт бы тебя... У тебя из руки кровь идет, больная ты идиотка! - куртку, которую нашел ранее, отбрасываю с силой подальше от себя, спускаюсь с одинокой ступени, разделяющей кухню и комнату, присаживаюсь и опускаю голову, хватаясь за нее руками. Чуть ли не с ревом выдыхаю, не веря, что все это трагичное представление происходит именно со мной, словно какой-то шибко злорадный гном продолжает выбивать на моей могиле чечетку, в которой меня заживо похоронили; продолжает подкидывать новых свиней, за которыми мне уже не уследить и потому не разобраться.
По крайней мере, в одиночку.
Алкоголь и травка не в счет.
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
« All the words that leave my tongue
Feel like they came from someone else »
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
Эйлин наконец замолкает, а мне, наоборот, хочется проораться, чтобы заполнить собой всю эту неладную квартиру, но делать не делаю. Почему? Отличный вопрос. Поднимаю голову и смотрю на Эйлин, которая только так лакает из бутылки, глазами оцепенелыми и в то же время кричащими не то о помощи, не то о желании исчезнуть, провалиться сквозь землю.
Я выдерживаю паузу, убеждаюсь в том, что Эйлин снова не начнет трепаться, и когда на мой неоднозначный взгляд и поведение она не отзывается, я решительно поднимаюсь и по-хозяйски цепляю из бара бутылку подороже.
- Что это у нас? Курвуазье? Неплохо живешь. Кавалер подарил? Поклонник? Ебарь? Как его еще обозвать? Или это тот, из-за кого ты головой тронулась? - откупориваю сосуд на раз два, но примеру Эйлин не следую, наливая коньяк в новый чистый стакан, и с важным видом всматриваюсь в стекло с плескающейся коричневой жидкостью. - Хорошо быть женщиной. Раздвигаешь ноги, а потом к ним готовы положить цветы и бриллианты. Небось и квартиру такую получила за красивые глаза, - ей богу, не пытаюсь выиграть в счете, мы же не ведем игру в злословие, но Эйлин вот так намеками не понять, что я о своем, о потаенном тут разглагольствую, сам в то же время не понимая, к чему вообще веду. Видимо, и по мне алкоголь ударил неплохо, что я готов языком улицы подметать, лишь бы полегчало. Делаю не пару глотков, а полстакана — залпом. Дрянь какая-то, все уже на один вкус. Характерно морщусь и нескромно вздыхаю, кого мне тут теперь стесняться, лежащее тело в крови и поутихшей истерике?
Мои глаза вдруг наполняются влагой, мне становится ее жаль, жаль эту несчастную женщину, и в то же время я не понимаю, жалею ли я конкретно ее или это какое-то общее состояние безысходности, когда приходит осознание вселенского пиздеца? А Эйлин так, за компанию оказалась рядом.
Так или иначе, я подхожу к ней ближе, опускаюсь перед ней на корточки и беру ее руку в свою настолько аккуратно, насколько может позволить мне пропитанный градусом организм. Эйлин одергивает ее, но я успеваю удержать.
- Больно? Давай что-нибудь сделаем? Я не знаю... - с корточек сажусь на пол, хотя не сажусь, а приземляюсь, точно мешок с картошкой. - Что делать, скажи? Скажи, что мне надо сделать с твоей гребаной рукой?
Мои пальцы пачкаются в крови, пока я продолжаю сжимать ладонь Эйлин. Отпустить не вариант, я уже не смогу. Хорошо бы принести аптечку, дезинфицировать рану, забинтовать, а потом, может, и спать уложить буйную голову, но я ощущаю себя потерянным в супермаркете ребенком, который просит помощи у взрослой тети отыскать выход к кассам.
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
« When did I become so cold?
When did I become ashamed?
Where's the person that I know? »
+1

► bon iver – skinny love
I TOLD YOU TO BE PATIENT I TOLD YOU TO BE FINE
I TOLD YOU TO BE BALANCED I TOLD YOU TO BE KIND
NOW ALL YOUR LOVE IS WASTED THEN WHO THE HELL WAS I?
Взгляд мутный, нетрезвый, но не от коньяка или скотча, которым разве что горло прополоскать ради послевкусия, разогреться. Он пьяный от слез, которые не покажешь, не выплачешь, потому что это признак слабости, у кого-то даже не мужественности, а мое мужское достоинство и без того с землей сравняли, а потом ножками своими якобы грациозными втоптали поглубже. Наплевать на Эйлин, на ее желание меня уколоть, она просто пьяна и зла на жизнь, как и я, но слова ее – мощный катализатор, от которого мне вроде бы уже и не отмахнуться. Больше не сглатывается, не переваривается и уж точно не усваивается.
Я думал, больнее теперь некуда, но вот те раз, резкие фразы, слетающие с запутывающегося языка — совершенно случайные вроде бы, а бьют точно в яблочко, осколками вонзаются с нечеловеческой силой и режут безо всякого намерения сжалиться, проявить гуманность к жалкому подобию мужчины.
Убогий и неуравновешенный, я себе таким не нравлюсь, я себя ненавижу, и ненависть эта проявляется в очередном молчании, вместо того чтобы подняться с пола и всыпать этой бабе по первое число за криво посаженный рот, что так неосторожно разбрасывается оскорблениями, и никакое пойло ее, по большому счету, не способно оправдать.
Но ненависть к себе всегда сильнее, она заставляет тебя не то что сидеть – соглашаться с каждым бранящим словом в свою сторону. Я бы даже может хуже выразился, так что такой метод еще довольно щадящий.
Ко всему прочему, во мне при любом раскладе не найдётся воли ударить женщину. Пускай лучше кулак в стену, если вообще сегодня смогу найти в себе силы действовать.
Веду взглядом и поднимаюсь к ее глазам, заторможено реагирую на нелестные умозаключения.
Я мудак. От этого даже легче стало, хоть кто-то произнёс вслух то, что думает.
Силюсь найти в глазах напротив какое-то оправдание, зацепиться за крупицу смысла в своем поведении или в произошедших событиях, но не могу, потому что не понимаю, как это все получилось, с чего началось, за какие заслуги?
Здесь уже нет болезненной самовлюбленности, просто обычный вопрос: «почему». Да, да, я согласен, что я чмо и конченный придурок, который тоже успел дел наворотить, но придурок все-таки желает знать, какого хрена?
Еле заметно киваю и пребываю в эмоциональной яме, в состоянии полнейшего оцепенения, а со стороны в точности на имбецила похож, скорее всего. Но мне, по большей части, насрать на то, как я выгляжу в ее или чьих-либо еще глазах в этот самый момент. Хочется лишь карабкаться на стены и выть белугой, потому что могу. А вести себя, как адекватный взрослый мужик, — нет.
Эйлин продолжает говорить, пока я сижу здесь с этой ее рукой в крови, словно в тупой малобюджетной драме с плохой режиссурой и отстойной актерской игрой, да еще и с субтитрами. Чувствую, как снова зарождается злость, зудит в животе, звенит в ушах. Реагирую лишь тем, что сильнее сжимаю ее руку, доставляя, по меньшей мере, дискомфорт, простую физическую боль, но Эйлин уже мало что замечает, ощущения притуплены алкоголем, как и положено.
- Замолчи, - на выдохе проговариваю себе под нос и опускаю голову. Если продолжит, могу не сдержаться, заору, пусть сбегаются соседи, санитары или копы. – Пожалуйста, - прикрываю веки и морщусь на пару секунд, усмиряя свое желание обрушиться ураганом на женскую неумную голову. Вместо этого я хочу воззвать к здравому смыслу. Она пьяна, я в принципе не способен отвечать за себя большую часть времени, может, не стоит раскручивать эту карусель? В любом случае, кто-то да заблюет всю квартиру. Не фигурально, так буквально. Тошнит от напыщенности, лицемерия и людской циничности. Я никогда не был таким, я не хочу таким становиться, чтобы до конца жизни ненавидеть все живое и утешаться в объятьях припадочной женщины. Равно как и не хочу, чтобы Эйлин была примером такой компании.
Это как сквозь невыплаканные слезы улыбаться и продолжать гнуть свою оптимистичную (максимально возможную в такой ситуации) линию. Абсолютно наивно и глупо, но так лучше. Лучше, чем это делает Бриггс.
- Не надо так говорить, - прорезается тихий, но все-таки голос, открываю глаза и отвожу взгляд в сторону, - ты ни черта обо мне не знаешь. Не надо так.
Чтобы сбавить обороты, я переключаю свое внимание на более земные, существенные вопросы – «гребанная» рука. Советы Эйлин я пропустил, не их я хотел услышать, когда задавал вопросы, дело в тот момент, когда я их произносил, было вовсе не в руке. И вряд ли кто-то, кроме меня, мог до этого додуматься. Сам я и половины своих чувств, бьющихся в неустанной агонии, не разбираю.
Сейчас решение одно, в этом мы с ней сошлись без перипетий – оставляю Эйлин на время, чтобы схватить первое попавшееся полотенце с кухни, а когда возвращаюсь, поудобнее устраиваюсь перед ней на полу, хватаю бутылку открытого коньяка, и перед тем как плеснуть даме на рану, вливаю в себя достаточное количество.
- Сейчас я тебя вылечу, сиди смирно! - повышаю тон беззлобно, лишь предугадываю новые словесные и неуместные извержения этого прекрасного и разнузданного вулкана.
Дальше следуют неумелые попытки остановить кровотечение и продезинфицировать рану. Получается больше заливать пол и тратить дорогой коньяк попусту. Хотя к чему мелочиться. Ей такой ещё подарят, оплатят с лихвой агрессивные истерики кучей роскошного дерьма.
Эйлин на время замолкает, иногда только дёргается и шипит, пока я протираю ее ладонь полотенцем. Оно, почти белоснежное, вскоре все окрашивается алым вперемешку с коньяком и становится почти непригодным. Тем не менее, я кое-как перевязываю руку и допиваю остатки коньяка, те, что плескались убого на дне.
Тишина длится недолго, Эйлин прерывает ее, снова вступая с партией откровения, но теперь уже не горой мусора в мою сторону; однако за ту небольшую паузу я успеваю отдышаться, словно только что пробежал марафон, и немного прийти в себя. Пристраиваясь рядом с Эйлин, я прижимаюсь спиной к стене, откидываю голову назад, а грязные руки с почти пустой бутылкой складываю на согнутых в коленях ногах. Смотрю в одну точку и безэмоционально внимаю, при этом пропуская через себя каждое ее слово, потому что это что-то новое для меня, это настоящее и живое. Не банальная ересь «все образуется» или «ты это переживешь», которую слышу ежедневно от других, или сладкие воркования на ухо от самой Бриггс, а абсолютно реальный рассказ. Пусть она даже начнёт заливать мне сейчас про свою усыплённую в детстве собаку по кличке Пушок или про парня, который лишил ее девственности, а потом забыл позвонить. Все что угодно, лишь бы это было правдой.
Ложь и недосказанность меня доконали.
Не отнимая склонённой на бок головы от стены, я перекатываюсь к Эйлин, смотря теперь на ее профиль и чуть вздёрнутый кончик носа. Волосы свисают патлами, лезут на лицо, а она сидит с опущенными руками перед собой и тупит взгляд в пол.
- Отпускаю, дочь моя, - не получается в шутки, поэтому меня снова передёргивает от самого себя и от всего момента в целом. Вздыхаю тяжело и наконец приканчиваю бутылку до последней капли, после чего протягиваю ее Бриггс с предложением метнуть стекло.
- Если тебе от этого становится легче... - но Эйлин тару не принимает, и тогда я просто опускаю ее на пол и толкаю ногой, чтобы катилась по полу до другого конца комнаты.
Снова пауза, теперь уже не театральная. И в эту паузу я накапливаю силы, чтобы сказать то, о чем болит и нарывает, все ещё ведя внутреннюю борьбу, потому что боюсь вообще с кем-нибудь делиться своими жизненными драмами. Все думал, как-нибудь сам, как-нибудь срастется, но это, твою мать, не кость в открытом переломе, тут так просто не махнешь рукой.
Оказалось, что нет.
- Ты знаешь, а я скоро мог бы стать отцом. У меня был бы сын. Или дочь. Мы не успели узнать пол ребёнка. Хотя мне даже не важно было, кто это. Просто его наличие — это уже всё и даже больше. Сначала забоялся, идиот, это же такая ответственность, у меня с ней проблемы... А потом боялся только одного: стать ужасным родителем. Такому же не научиться, не подготовиться. Но эйфория, знаешь, она сильнее. Ожидание, что появится на свете часть тебя. Чудно, да? Но это самое лучшее, что я вообще испытывал за свою жизнь. К черту острые ощущения и безбашенные компании, неуемный поиск приключений. Вот оно! - нервно сглатываю образовавшийся ком в горле, голос еле заметно надламывается, я замолкаю на минуту, чтобы переждать бурю.
- А на деле получилось, что не того надо было бояться? - риторический вопрос. - Надо было бояться иллюзий, ожиданий, что все изменится. Я так глупо полагал, что все может измениться, Эйлин, это убивает меня больше всего.
Снова вздох, а потом усмешка. Оглядываюсь назад, вспоминаю детали и безмерно удивляюсь своей наивности. Тому, что не замечал очевидных вещей.
IN THE MORNING I'LL BE WITH YOU
BUT IT WILL BE A DIFFERENT KIND

► joshua ledet – it's a man's world
« you see, man made the car to take us over the road
man made the train to carry heavy loads
man made electric light to take us out of the dark
man made the boat for the water, like noah made the ark »
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
В попытках выпустить изнутри скопившуюся чернь делаю непростительное — растекаюсь пространными фразами, малюю грязными красками в воздухе, поначалу считая, что это поможет мне освободиться хотя бы от части того непосильного груза, который все еще тяну. Но не получается. Чем больше говорю, тем сильнее загоняю себя поглубже в собственную голову, а там черт разбери что происходит, туда лучше вообще не соваться. Хочется только вытащить из груди бьющийся в конвульсиях кусок и вымыть с хлоркой, глядишь, отомрет все ненужное.
Поэтому спустя лишние предложения о несчастной доле брошенного идиота я прикусываю язык. Насильно. Буквально сжимаю кулаки, чтобы замолчать, потому что говорить (говорить-говорить-говорить) так хочется.
Сверху ложится другая ладонь, Эйлин, но я это понимаю не сразу, на минуту мне кажется, что это кто-то знакомый, родной мне человек, даже не конкретный, а просто собирательный образ, но потом поднимаю опущенную голову, ловлю прищуром расплющенный полоской свет комнаты и осознаю, что это только Эйлин. Конечно, мне ее недостаточно, она ничего не может сделать со мной, не поможет моим душевным терзаниям и не прекратит беспрерывную травлю собственного «я», при всем своем желании и воле к действию не улучшит ситуацию, даже если на голову встанет. Но в этот момент я благодарен ей, хотя бы за этот жест. В череде оцепенения и удовлетворения лишь животных инстинктов – это первый случай, когда мне не надо притворяться или сдерживать себя, чтобы ненароком вдруг не упасть перед людьми духом. Они же только говорят, что поддерживают, но со временем кислая рожа надоедает даже самым понимающим. Ясное дело, ни в чем их не виню.
Поэтому помимо мимолетного чувства благодарности я чувствую удивление, такое наивное, детское, но больше от безысходности. Кажется, что ребенок во мне давно уже сдох.
Эйлин решает говорить, все до этого момента держало меня в состоянии может и мнимого, но все-таки успокоения, а теперь снова тошно, кровь из ушей, не надо. Но кто ее остановит, она же не знает, что я больной придурок, которому столь проникновенные слова, наполненные добрыми намерениями, приносят лишь невыносимую боль. Они режут точно так же, как «нам не удалось его спасти» или «все это потеряло смысл», а потом закрытая дверь и пустая квартира. Снова. За последние три месяца это уже второй раз, и на этот – последний. За три месяца это слишком много. По крайней мере, для одного неумелого меня.
При всей своей закаленности разными передрягами я оказался совершенно не подготовлен к настоящим потерям в жизни. Я оказался недостаточно зрелым эмоционально, чтобы подойти к этому с мудростью и молча перевернуть страницу. Мудрость придет когда-нибудь потом, разумеется, но я-то думал, что смогу справиться с этим сейчас, как мужчина, а не сопляк. Смотря все детство на отца, я ни разу не видел, чтобы он таким же образом переживал трудности, наоборот, – сдержанный, легкий, казалось, что у него просто-напросто никогда ничего не происходит, но он умело это скрывал. Похожего поведения и подхода я продемонстрировать, увы, не мог. Одна сплошная эмоция, комок нервов – вот что я такое.
Не смотрю на Бриггс, только слушаю, делая над собой огромное усилие. Глаза закрываются машинально, будто это поможет мне сбежать от реальности.
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
« he's lost in the wilderness
he's lost in bitterness »
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
Ее философичные настроения не вызывают во мне какой-то незамедлительной реакции, ответа, да и о чем тут говорить? Я думаю, Эйлин сама ничего не ждет, а разглагольствует даже не столько для меня, сколько в воздух, посылает импульс во Вселенную, чтобы она уж как-нибудь разобралась со всей этой вакханалией.
- Может, – глухой ответ теряется, я еле шевелю губами. Насидевшись на полу и наглотавшись едкой тоски, я теперь явственнее ощущаю забродивший в организме градус, который расползается слабостью в конечностях, общей вялостью и простой усталостью, я чувствую ее на своих веках и в кончиках пальцев, на которых теперь отпечаталась кровь этой сердобольной.
От Эйлин вовремя поступает предложение, и грех с ним не согласиться, что же нам еще остается. Хочу подняться, вот-вот встану и пойду к бару, чтобы захватить еще по бутылке, три, десять, мы же можем вообще не говорить теперь, просто пить. А до утра время имеется. Но Бриггс прибивает меня одной фразой и в то же время будто обливает ледяной водой, возвращая в сознание, в состояние, куда больше похожее на привычное. Она не знает этого, но почему-то именно этих слов мне не хватало. Причем от человека со стороны это звучит убедительнее, чем от тех, кто просто хочет тебя подбодрить. И потому сейчас я в них верю. Я впервые понимаю, что не могу постоянно винить себя за простое стечение обстоятельств, за поступки других людей, даже если сам был не прав. За свою неправоту я уже ответил сполна, но убиваться не резон. Это не выход.
«Ты ни в чем не виноват» – как отправная точка и моя новая опора.
Останавливаю свой образумившийся вдруг взгляд на Эйлин и дожидаюсь, пока она взглянет на меня, мне хочется видеть ее глаза, чтобы убедиться в только что оказанном доверии.
- Хочу верить в то, что ты права, – после небольшой паузы протягиваю девушке руку и предлагаю подняться с пола. – Надо вставать, – Эйлин так не кажется, но она протягивает мне руку в ответ и дает себя приподнять, попутно щурясь от боли в ладони, когда я забывчиво хватаю ее сразу за обе.
Чистый участок полотенца, закрывший рану, снова краснеет от просачивающейся крови. Врач из меня так себе, чего уж тут, однако ее это заботит не сильно, и после моего обеспокоенного вопроса отправиться в больницу только отмахивается хмуро, точно от бреда, не желая раздувать из мухи слона. Моя забота до сих пор кажется ей неестественной, даже смешной, но она просто не знает меня, это нормально, поэтому спорить или поддаваться ее настроениям я больше не хочу и не стану.
По пути на кухню, где хранилась вся припасенная выпивка, она пытается собрать раскинутые яблоки, осколки, все это голыми руками.
- Оставь, – слышит, но не слушает, продолжая чертыхаться, – Эйлин, оставь это до утра, хватит, – спокойно проговариваю и увожу ее за собой, мягко касаясь спины.
- Садись, – на этот раз послушно и молча забирается на высокий стул и складывает руки перед собой, я в это время достаю бутылку водки и немного льда, раскидывая его по стаканам. Разливаю, и один из них подлетает по скользкой поверхности к Эйлин, сам облокачиваюсь на стол и делаю глоток. Водка жжет горло, но тут же греет душу, делая меня еще снисходительнее, добрее, я даже начинаю улыбаться, вспоминая абсолютно случайные вещи, то ли чтобы разрядить обстановку, то ли потому что ни о чем другом думать больше и не могу.
- Ты знаешь, что русские пьют ее шотами? А потом закусывают икрой или вроде того. Хочу попробовать. У тебя там нигде не залежалась? – Эйлин безэмоционально глотает и глядит на меня, как на обычную говорящую голову, по крайней мере, я сейчас не могу прочитать ее желаний, предугадать ее дальнейшие действия, эта дама непредсказуема. Надеюсь, хотя бы не запустит очередной стакан промеж глаз.
Подогнав под себя стоящий рядом стул, наклонился к ней через стеклянный стол ближе и прежде, чем заговорить на свой страх и риск, внимательно рассмотрел лицо напротив.
- Ладно, твоя очередь, – в глазах девушки легкое непонимание, может, немного страха, что я пытаюсь дернуть запрещенные струны. – Раз уж начали… Расскажи мне, что с тобой случилось. Не думаю, что это простой предменструальный синдром. Что за ублюдок испортил тебе жизнь?
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
« this is a man's, man's, man's world
but it wouldn't be nothing, nothing without a woman or a girl »

ry x – berlin
Sober nights
And Byron on my mind
Tell me I'm not going home
And I'll stop waiting by the phone
° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° ° °
За то короткое время, что я знаю Бриггс, ни разу в голову мне не пришло спросить что-нибудь о ее прошлом, о том, где она выросла, с кем проводила юность, есть ли родственники в Филадельфии или она приехала сюда из-за океана. Не знаю, вынуждено или нет, но сейчас, видимо, наступил такой момент, когда можно обо всем этом узнать, утолить откуда-то взявшееся любопытство, что примечательно, искреннее, мне больше ничего не оставалось, кроме того чтобы быть искренним с ней отныне и вовеки веков.
Или хотя бы до утра.
До утра я готов узнавать о ней все, что только она может рассказать и немного больше. Я устал от игр разума и игрищ в любовь, это выматывает хуже рабского физического труда, да я бы лучше сейчас вагоны разгружал, чем испытывал это нескончаемое ноющее чувство в груди. Оно не уходит после литров алкоголя, лишь притупляется, дело нехитрое, но дальше-то что? Я устал и просто хочу человеческого общения, на которое я все еще способен, я смогу, у меня получится. Так что там о рыбьих яйцах?
О том, что Эйлин британка, я узнал только сейчас, и это меня в самом деле удивило, акцент неуловимый. Иногда мне казалось, что она просто говорит так для образа, для вида, да и потом, я разве сильно заострял на девушке свое внимание все это время? Нет. И потому все выдающиеся детали, составляющие полную картину под именем Эйлин Бриггс, собирались передо мной постепенно лишь в эту минуту.
Я значительно расслабляюсь. Точно сбросил приличный балласт. Ну или мешки с песком, дышать даже легче стало. И спиртное, плещущееся в организме, теперь уже не действует как возбудитель драмы, наоборот, приподнимает настроение. Того и гляди, поднимется что-нибудь еще, и все-таки эту ночь мы проведем с большей пользой, чем пустая болтовня. Хотя говорить с ней вот так, откровенно, мне тоже нравилось. И Эйлин — первый человек после всего произошедшего, с кем я в принципе мог что-нибудь личное обсуждать.
Сначала я думал, что сам выскажусь, а потом слушать необязательно, потому что это в какой-то момент перестало быть мне интересным. Ну да, вот так эгоистично, но только с одной стороны. Потом что-то все-таки привлекло мое внимание: интонация в ее голосе, вопросы, которые она будто с иронией роняла. То, как она вообще выражалась и пыталась казаться равнодушной, но не могла не выдавать свой вулкан из обид и простого человеческого непонимания. И в этом я нашел такое большое, громадное сходство между нами. Оказалось, что мы можем все-таки что-то дать друг другу помимо физического наслаждения и компании для тихой попойки.
Впрочем, на ее вроде бы даже риторические вопросы я не спешил отвечать. Размышлял, какое бы слово аккуратнее ввернуть или все-таки не щадить девичью душу и рубануть правду-матку. Никто, кроме меня, ей не скажет, потому что я всего лишь человек со стороны, я могу объективно оценить ситуацию.
Когда она приставляет два пальца к виску, демонстрируя мне всю тщетность бытия, я ухмыляюсь от глубинного понимания этой проблемы, хочу добавить к этому комментарий, что она забыла про ту штуку, что в груди бьется, но не рискую. Это уже слишком. Можно все-таки не выдержать и опять впасть в эмоциональную кому. Посему я просто продолжаю улыбаться с понимаем и некоторым ехидством, которое и ко мне тоже относится.
- Если бы я знал, как... - отвечаю задумчиво в перерывах, но потом даю Эйлин продолжить свою речь, она в ней нуждается. Я же сказал — теперь ее черед изливать душу. Так что и с ответами своими временю, просто слушаю и попиваю водку.
После окончания монолога я ощутил себя этаким мудрецом, перед которым все карты раскрыты, осталось только начать трактовать их правильно. Делаю глубокий вдох и шумно выталкиваю из себя воздух, не понимая, готов ли я дать ей правильный ответ, подарить совет на всю оставшуюся жизнь, или просто хочу замолчать до весны обо всем этом душещипательном мытарстве и хотя бы один день прожить не в оцепенении. Но все-таки нахожу в себе силы покончить со всем хотя бы на этот раз.
- Это не забавно, Эйлин. Ни капли. Это слишком хреново, даже для таких лживых мешков говна, как этот твой... Как его там? А! Не важно. Знаешь, пошел он к черту со своей брюхатой телкой, домом, собакой, кошкой, лужайками и приторной семейной жизнью. Очевидно же, что он просто придурок с комплексами. И он будет несчастен до конца своих дней, потому что он не знает, чего хочет. А ты знаешь. Ты хочешь от этого освободиться, жить для себя. Так и поступай. Живи, радуйся, работай, занимайся любимыми делами, встречайся с другими и забывай им перезванивать. Ты же можешь себе это позволить. Черт, да ты вообще видела себя? Ты же потрясающая! Клянусь, если бы не вся эта тошнотворная чушь с разбитым сердцем, я бы от тебя не отходил, пока не добился, - на этих словах горделиво расправляю плечи, издавая самодовольный смешок, это заставляет и Бриггс на секунду улыбнуться. - Но получается как-то так. Криво. Не в то время, не в тех местах. Только есть ли смысл размышлять, если бы, да кабы. Остается только зализывать друг другу раны и пытаться двигаться дальше.
Сам не верю тому, что говорю. Не верю, что вообще что-то способен говорить, а не сидеть понуро в своем болоте. В эту минуту мне хочется жить, я чувствую прилив сил и прошлое хочу оставить в прошлом, потому что ему там самое место, несмотря на эти остатки чувств, которые давали ложную надежду. Сейчас я все это явственно ощущал и не понимал, как это раньше до меня не доходило. Всему свое время. И если для этого мне нужно было попасть в подобные обстоятельства, что ж, цель оправдывает средства.
Поднимаю стакан за ее здоровье и остальное допиваю одним махом. Ну точно, как эти русские.
- Мне казалось, что я буду злиться до скончания веков. Я и до сих пор злюсь, не стану тебе врать. Злость меня буквально съедает, но я пытаюсь ее контролировать почти каждую минуту, что бодрствую. Но кому от этого хуже? Да только мне! А она небось вернулась к своему этому... - поджимаю губы, чтобы не выругнуться, не дождутся. И дабы еще чего лишнего не сказать, делаю паузу. - В общем, удачи им. Всех благ. Счастья. Здоровья. А мы сами с усами, Эйлин.
Пустой стакан в руке теперь бесхозен без спиртного, и я разливаю нам еще. Я хочу напиться не от горя, а от того драгоценного равнодушия, которое я только что испытал.