at every occasion i'll be ready for a funeral
Страница: 1
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться12017-04-25 01:45:59
- friendly reminder: do whatever makes you happy
- Сообщений: 470
- Уважение: [+4/-0]
Поделиться22017-04-25 01:46:05
- friendly reminder: do whatever makes you happy
- Сообщений: 470
- Уважение: [+4/-0]
♫ how to save a life // the fray |
Из всех снов мне приснился именно этот. |
После того, как Ноэлль позвонила и ошарашила меня прискорбными известиями о кончине Теодора Доэрти, я видел этот сон несколько раз за ночь. Однажды он приснился мне в детстве, но закончился на том моменте, когда я просто кручу педали в одиночестве и думаю, что впереди меня ждет увлекательное путешествие. Сегодня он обернулся самым настоящим кошмаром. Точно не мог сказать, что же в нем такого пугающего я увидел, но снова и снова просыпаясь, я чувствовал выступивший холодный пот на лбу и неприятное сосущее чувство под ложечкой, что хотелось тотчас же метнуться к унитазу и выблевать остатки этого треклятого мучения. В следующий раз оторвавшись стремглав от подушки, я так и сделал, только вместо встречи с унитазом, склонился над раковиной и утопил лицо в ледяной воде — единственное, что я мог почувствовать без доли сомнений. Вода, она настоящая, хотя лучше от этого мне точно не стало.
Вернувшись тихо в спальню, я метнул взгляд в сторону нашей постели, чтобы убедиться, что Марсия все еще спит, после чего посмотрел на часы и издал мучительный вздох: пять двадцать три.
Утро начинается не с кофе.
Утро начинается с опустошения, ощущения тотальной беспомощности и бесполезности. Все вокруг бессмысленно. Бытие тщетно. «Просили передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит! Занавес.»
Утро начинается с онлайн-покупки билетов на ближайший рейс до Филадельфии и кое-как собранного чемодана. К чему мне вообще все эти вещи? Что я собираюсь там делать? Сколько дней мне нужно провести в компании родителей и горюющей матери Теда? Насколько вообще они нуждались в моем присутствии? Мама ничего не сказала мне о приезде, она не просила меня срываться с места и на всех парусах гнать обратно домой, но и не позвонить она не могла. А я не мог всю оставшуюся ночь справиться с грузом ответственности, которая вдруг одним крутым комом навалилась на меня и придавила своей непосильной тяжестью. Страх быть вконец раздавленным заставил меня нажать на кнопку «оплатить» и одеться. К шести начало светать. Розовеющий рассвет — до боли прекрасное зрелище, невзирая на столь горький и болезненный день. Особенно в такой день. Я мягко опустился на свой край кровати, чтобы перевести дух, впитать в себя последние ноты тишины нашего нового, не знавшего ни смертей, ни разлук, ни катастроф дома, а потом отправиться в аэропорт. При всем желании рассказать все жене, я намеренно не стал ее будить. Хотя в перспективе понимал, что мне бы стоило предупредить ее о такой внезапной отлучке, сейчас мне просто хотелось, чтобы она сладко спала.
Почувствовав спиной, как она все-таки повернулась и немного привстала, а значит проснулась, я еще раз тяжело вздохнул — избежать очных объяснений не удалось, а я не был уверен, что готов обсуждать детали с кем-нибудь, кроме... Вообще с кем-нибудь говорить об этом.
При всем трагизме ситуации я в то же время не чувствовал ничего и выполнял все последующие действия словно на автомате. Не потому, что нечего было почувствовать, а потому, что чувствовать я попросту боялся и не хотел. Пока еще не дошло, не достучалось и не дернуло за нужные струны. Только этот дурацкий сон и тошнота.
- Привет, – тихо произнес, когда Марси обняла меня со спины, излучая явное беспокойство. Говорят, женщины все чувствуют, у них интуиция, инстинкты. Может и не все, не знаю, но у Марсии было нечто такое, чего я объяснить не мог до сих пор. – Ложись спать, я скоро приеду, – я точно хотел звучать спокойно и ласково, чтобы ничего не предвещало беды, но в голосе сквозил если не холод, то настораживающая прохлада, и по тому, как она выпрямилась и прижала одеяло ближе к телу, эта прохлада заставила Марси окончательно пробудиться.
- Все в порядке, я просто... – нет, ничего не в порядке, – друг разбился дома. То есть в Фили, – теперь же наш дом в Нэшвилле, не так ли? А там — это всего лишь место, где я вырос и оставил всю свою жизнь. – Короче говоря, мне нужно съездить туда, помочь с похоронами и вообще... – каждая новая фраза давалась мне с трудом. Я тупил глаза в пол или то и дело отводил в сторону, когда Марси напряженно пыталась достучаться до меня взглядом. Пожалуйста, давай не будем ни о чем говорить, не умею я в это все. На последнем растянутом в многоточии слове я отвернулся к приоткрытой двери и положил ладони к себе на колени, в любую секунду намереваясь встать. – Такси приедет через пять минут, лучше не провожай меня, я вернусь... Вернусь. Позвоню, когда приземлюсь, – потянулся, чтобы на прощание поцеловать ее в висок и, скорее всего, оставить в растерянных чувствах. Хотелось еще на будущее извиниться, но все знают, как тяжело мне даются подобные речи.
• • • • • • • • • • • • • • • • • • |
Поделиться32017-07-08 20:48:27
- friendly reminder: do whatever makes you happy
- Сообщений: 470
- Уважение: [+4/-0]
► my name is Liar |
Драма в несвоевременности. Не тот день, не те обстоятельства, не тот человек. Оглядываясь на прожитый отрезок жизни, создается впечатление, что так можно сказать о каждом случайно взятом случае: сначала не те друзья, не те компании, не то будущее. Потом не та работа, не та зарплата, не те перспективы, разговоры о которых раньше казались лишь пустым звуком. Дальше совершенно не та история любви, как бумеранг за все деяния; встреча с самым сильным чувством, но точно не в то время и не в том месте.
Не те эмоции, которые должен испытывать мужчина, стоя в гинекологическом отделении и пропуская мимо ушей сухие медицинские факты о жалком выкидыше. Утеряна драгоценная частица, почти обретенный смысл всего этого неясного существования, так и не нашедший выхода на этот свет.
А потом, как по накатанной, снова и снова — не то. Город, в котором вдруг стало тесно, привычки, которые вдруг захотелось поменять, полагая, что это станет панацеей от всего. Прекрасная, понимающая, милая, умная и заботливая женщина не должна оставаться одна в большом доме, в холодной постели, и провожать не своего рыцаря в заржавелых доспехах взглядом до двери. Не должна цепляться нежными признаниями за иллюзию счастливого брака. А после ждать, ждать, ждать...
Звонков, сообщений, уверенности в завтрашнем дне. Любви.
Мое первое чувство — это растерянность. Огрели пыльным мешком и пнули в сторону сцены, а затем свет в глаза, как на допросе, и выкручивайся, парень, как умеешь. Люди же ждут, надеются, что ты что-то путное скажешь, утолишь их жажду до взаимности. Люди — это я так, фигурально. А может и вовсе кручу в голове ком, собирательный образ из любовечек, так безвкусно похеренных и оставленных беспечно за плечами.
Второе чувство — оцепенение. Даже и чувством-то не назовешь. Только кольнуло что-то и заставило поморщиться. Это уже не ответственность за дома, машины, квартиры, даже за жизнь. Это ответственность за человека, которого ты в своем мирке пригрел и заставил поверить, что тебе это по-настоящему нужно. Но сейчас, выходя из спальни, задумываюсь всерьез, нужно ли? Впервые, начистоту, без отговорок и ссылок на удобные обстоятельства. Не уверен. По крайней мере, не уверен, что готов отвечать на этот вопрос.
А там, в шаге от облегчения, — третье чувство. И имя ему раздражение. Бесит все. От узоров на стенах, от наволочек, простыней, рамочек, сраных цветов в саду и тапочек до главенствующего факта семейной, оседлой жизни. Однокоренное слово «седло», а дальше синонимами — хомут, загон, пару раз можешь пробежаться рысью по лугу, а потом обратно домой, к хозяину. Хотя Марси никогда не претендовала на меня, не вешала ярлыков «мое, никому не отдам» и не валяла куклы вуду неугодных глазу девиц, дышащих рядом. Это все не то, из-за чего можно было бы так ершиться. Но она же меня ждала. Каждый чертов день. Каждую минуту я знал, что есть очень конкретная женщина, которая хочет, чтобы я приходил домой и был с ней. Все. Дальше некуда. Ни вправо, ни влево, только вперед и только вместе. Это не оставляет выбора. Это, мать вашу за ногу, неинтересно. А я же ебаный игрок, которому не хватает острых ощущений, не хватает ног, которые бы об меня планомерно вытирали из любви вселенской, а потом сверху плевали с чувством — на тебе. Драма. Мазохизм. Подростковые пережитки. Что это, откуда это во мне? Выходит, чтобы меня удержать и увлекать, нужно меня не ждать (и ни во что не ставить).
А может все дело не в этом?
Может, это просто дурацкая смерть Теда. Дурацкая. Смерть. Теда. Не дал мне никакой возможности исправить все. Хотя бы попрощаться, выкурить косячок напоследок, как тогда, в семнадцать лет, в нашем семейном гараже. Не дал мне ни намека, что все может так просто закончиться, а я останусь на другом конце страны, обосравшийся от непонимания своих же собственных переживаний.
Это было слишком эгоистично с его стороны. Хренов ублюдок.
Нога переступила через порог и ко мне пришло оно, то самое. Широкой грудью выдохнул и решительно зашагал вниз, к прибывшему такси, как сволочь последняя, промолчав спиной, сделав вид, что за болью своей утраты не расслышал ее кроткое «люблю», да и потом, зачем что-то говорить. Она все понимает, она же у меня такая славная.
Но если я скажу, что я был рад поскорее покинуть дом, город, эту ситуацию и эту недосказанность, то я точно не совру. Чем дальше машина отъезжала от дома, тем больше я приходил в себя, начинал трезво мыслить и концентрироваться на важном, отодвигая эмоции на задний план. Думать, предугадывать, раскидывать в голове предстоящие пару дней. В конце концов, собирать оставленную жизнь, как пазл, чтобы вернуться в Филадельфию навостренным. Еще в аэропорту Нэшвилла я совершенно не был готов ступить на трап, а по прибытии видеть в каждом еле знакомом деревце очередной отголосок прошлого, и мне понадобилось сто грамм водки, чтобы перенести этот полет.
Ноэлль встретила меня нежными материнскими объятиями, полными скорби и вселенской печали. С возрастом она стала мягче и терпимее, особенно к моим «творческим завихренам». Раньше они ее злили, беспокоили, заставляли совать нос не в свое дело, а теперь она просто рада, что я здесь.
«Как хорошо снова увидеть тебя, сынок.» Я натянул уголки губ, стараясь не превращать лицо в одну сплошную гримасу. Любое проявление эмоций казалось неведомым для меня механизмом. Мама хотела отвезти нас к дому, но хоть в чем-то я смог оказаться вменяемым, ее попытки сесть за руль пресек на корню и сел в водительское сидение сам, позабыв про выпитое в самолете два с половиной часа назад.
Всю дорогу она разговаривала со мной. Предоставила подробности о кончине и осмотре тела, как будто это имело какое-то значение, но сейчас детали заполняли пустоту, в которой так не хотелось оказаться снова. Ни мне, ни ей.
- Ну, как вы там? Это она про нас с Марсией. Я тепло улыбнулся, это по-настоящему проняло меня — ее забота и то, с какой добротой она сказала это «вы». Даже моя мать хотела верить в то, что все-таки это местоимение имеет место быть во множественном числе. Хотя, в ее случае, сказались еще годы неустанной конфронтации и непринятия моего образа жизни, и теперь, когда я стал слишком далек от нее, она только и могла, что желать мне счастья, где бы оно ни оказалось.
- Неплохо, - не совсем то, чего Ноэлль ожидала от меня услышать, ее рот округлился в неоднозначной реакции, но она тут же кивнула в знак мнимого одобрения. Неплохо? Что ж, сойдет и так. Она знала, что большего я ей не расскажу, и потому не решалась продолжать допрос.
- Ты знаешь, что мы были бы рады, если бы вы приехали вдвоем.
Я в этом не сомневался. Способность моих родителей, которые с годами выдрессировали в себе терпимость и понимание, — в том, чтобы быть самыми добродушными и дружелюбными людьми, каких только свет носил. Только вот я не готов был лишний раз предстать перед ними парой, этим самым пресловутым местоимением со всеми вытекающими. Поставить точку и заколотить последний гвоздь в крышку гроба своей независимости. Может, это стало даже одной из причин, почему мы так далеко уехали от дома. Работа Марсии, да. По официальной версии. С которой я тут же согласился, потому что был рад поскорее сбежать, чтобы не играть в семью. Это страшно, это все не по мне, понимаете?
- Да, но случай не совсем подходящий, - отрубил ненужные сейчас замечания, деловито смотря в боковое зеркало.
- И все-таки я считаю, что она могла бы поддержать тебя в такой момент...
- В какой момент, мам? Мы с ним не общались десять лет. И тащить человека за собой, заставлять менять планы только потому, что мы находимся в каких-то отношениях, не совсем нормально, не считаешь? Мне это не подходит. Вот только одно «но». Поехать вместе со мной я Марси не предлагал, но знать об этом матери было необязательно. Напором в голосе я искренне хотел заставить Ноэлль поверить в только что сказанный мной абсурд. Причина даже рядом с логикой не валялась, но выглядеть и звучать убедительным я был обязан. По ее поджатым губам я понял, что она жаждала продолжить этот спор, но предвосхитив ее словесные порывы, строго заключил:
- Эта тема закрыта.
До самого пригорода ни один патруль не остановил нас, и только когда мы вышли из машины на знакомую лужайку, я понял, как мне повезло. С моим содержанием алкоголя в крови легко было нарваться на неприятности. Только вряд ли те были сейчас кстати. Не успел сынок приехать домой, как того уже требуется вытащить из ближайшего КПЗ. Вот отец бы обрадовался.
Он вышел на крыльцо дома, держа руки в карманах своих любимых вельветовых штанов, оттягивая их вниз. Наша с ним общая привычка. Затем кивнул и все так же, одним движением головы, обозначил, что ждет нас внутри.
- У него все нормально? Он всегда был довольно тихим, мой папа. Но его теперешний вид меня немного обеспокоил.
- Неплохо, - красивая, еще и остроумная. Ухмыльнувшись, я прикрыл веки и с некоторым удивлением поднял к ней взгляд. - Идем.
Я было сделал шаг вперед, но остановился, доставая из кармана телефон.
- Дай мне минуту.
Мать тяжело вздохнула, поправив прядь светлых волос, и направилась к приоткрытой двери. Мельком я глянул в сторону прихожей. Она выглядела точно так же, как и всегда, будто я никогда отсюда и не уезжал. Но, кажется, настала моя очередь вздыхать: судорожно, в страхе перед вновь накатившей ответственностью. Важное сообщение для самой важной. Она же должна быть таковой, не так ли? И я должен был что-нибудь написать, что-нибудь приятное. Необязательно честное, не до конца. Иногда стоит выключать этот режим патологической прямолинейности.
Подумай о чувствах других, Бруно.
Соври.
Пальцы с неохотой набирали буквы. «Я тоже тебя люблю, прости за этот сумбур», но не прошло и пяти секунд, как я одним махом стер написанное и вздрогнул. Меня передернуло то ли от ветра, то ли от того, что это шло вразрез со всем моим естеством. Возможно, я и не соврал вовсе. Но отсылать это, говорить о таком мне не хотелось и вряд ли захочется в ближайшем будущем.
«Я дома. Ты встала? Как прошло твое утро?» Да, теперь я дома, как бы там ни было, я люблю это место. Здесь каждая собака знает меня, соседи уже готовы зазывать в гости по очереди и откармливать домашними пирогами. Я люблю здешние улочки и, кажется, наизусть знаю все самые злачные заведения в центре. А что там? Новый дом, новые возможности и перспективы, новый бизнес? Женщина, готовая прощать меня, быть со мной?
Да, идиот, конечно, ни хрена там нет. Можно же в любую секунду раздавить все, уничтожить и забыть. Моя особая привычка, которую ни от одного из родителей я не унаследовал, а приобрел с течением времени и оттачивания мастерства в своей поверхностности.
И снова очередной вздох. Вымученный. Закатил глаза и откинул голову к небу, пытаясь понять, что же со всем этим не так и почему вдруг так стремно стало писать любое даже околозаботливое слово собственной жене.
Стереть.
«Привет. Я приехал к родителям. Мама передает привет.»
Отправить.
Что-то же я должен был все-таки сказать.
В доме работал телевизор. Плей-офф по бейсболу — Брэйвз против Филлиз. Отец устроился на диване со скрещенными руками на груди и внимательно наблюдал за игрой как ни в чем не бывало. Впрочем, из всех членов семьи, он, наверное, всегда был самым непоколебимым.
[float=right]
[/float]- Привет, пап, - точно мальчишка, произнес пониженным голосом, осталось только начать ковырять пол ботинком, но, так уж вышло, рядом с отцом я всегда буду чувствовать себя несмышленым пацаном. Получив краткое приветствие в ответ, я тут же подсел к нему, чтобы присоединиться к просмотру, но игра на самом деле мало меня интересовала. Радость принесли только чувство комфорта и уюта, которые почти сразу окутали меня в родных стенах. Оглянулся по сторонам, чтобы отыскать какие-нибудь изменения, но все оставалось прежним.
- Вам нужно сделать ремонт.
- Это ты что, свои услуги предлагаешь? - с иронией в голосе произнес он и потянулся за кружкой на кофейном столике перед собой. - Отдохнуть от семейной жизни, да? Надоело? Сын, это нормально, главное не попадаться с поличным. Действовать осторожно, если ты понимаешь, о чем я. Такое дело... Но не волнуйся, с опытом придет, - не унимался. Его, в отличие от матери, веселило мое нынешнее положение, статус мужа, да еще и дело свое завел, которое не прогорело через две недели. Кладезь для коронных отцовских шуточек.
- Ха-ха, смешно. Я смотрю, вы сегодня с матерью решили записаться в стендаперы, - после его тихого смешка я задумался. - Может и предлагаю. Тебе визитку оставить?
Он приподнял брови и снова усмехнулся, ох уж этот старик, хотя быть предметом радости или издевки куда приятнее, чем скорбеть и с каждой новой мыслью погружаться в болото из депрессии и бесконечных сожалений.
i am on fire and b r o k e n |
Поделиться42017-07-08 20:48:58
- friendly reminder: do whatever makes you happy
- Сообщений: 470
- Уважение: [+4/-0]
► erik jonasson – like a funeral |
Я пытался шутить, папа пытался смеяться, мама — улыбаться, как и в любой другой день, когда я приезжаю домой. В день, когда не нужно надевать черное, утирать платком уголки глаз и аккуратно дотрагиваться до плеча Миссис Доэрти, которая сначала осталась без мужа, потом без сына. Одна. В общем, какие тут шутки.
«Алана, ты знаешь, что ты не одна. Ты всегда сможешь обратиться к нам. По любому вопросу.»
Мой отец — благородный человек. Тихо, вкрадчиво и ненавязчиво расскажет, как жить дальше, подаст руку нуждающемуся. Всегда очень вовремя, четко, аккуратно. Но сколько еще таких фраз услышит Алана? Во сколько из них она сможет поверить? Слова, они такие. Пустые.
Раньше говорили, «словом можно и убить!», и я думал, да!.. Правда. Сколько раз сам скулил, зализывал свои раны, путаясь в сутках и переулках незнакомой местности только потому, что кто-то (очень важный) произнес нечто сокрушительное. Или наоборот. Вылечить, воодушевить, придать сил и заставить делать все возможное. Одно «люблю» или «ты так много для меня значишь», и летишь на полной скорости до самой Луны.
Раньше...
А сейчас что?
Все передо мной: люблю, хочу, надеюсь, жду. Мать говорит, что верит в меня. После всех этих лет отсутствия взаимопонимания. Отец жмет руку и больше не хочет искоренять недостатки молодости или ставить на путь истинный. Все вырулило в нужном направлении. Но кому оно нужно? Точно не мне. И слова эти ничего для меня не значат. Их важность я когда-то переоценил, и теперь я ровным счетом ни черта не чувствовал по этому поводу.
Только кивал и пробирался сквозь людей на поминках с понурой головой.
Служба прошла, и полно. Я ехал сюда, чтобы закрыть дверь в прошлое, прийти к какому-то знаменателю, самому с собой договориться и расставить точки, но только и мог, что терпеть и ждать, когда это мрачное с переменным успехом мероприятие подойдет к концу. А потом перевести дух. Фух. Ну все. Все. Отмучился.
Было только как-то не по себе, когда стойкий запах ладана просачивался в нос, священник читал молитву за упокой, а близкие родственники затем по очереди выходили и толкали речи. «Он был нашим оплотом, нашей каменной стеной, никогда ни о чем не просил, только отдавал».
[float=right]
[/float]Вот-вот, гляди, Тедди, станешь ликом святым. Отпустишь мне грехи, друг? Расскажешь, как хорошо теперь живешь? Наверное, славно ты там устроился. Смотришь на все это сверху и думаешь, до чего же нелепо. И зачем столько людей, ты половину из них не знаешь толком. Надеюсь, хотя бы меня узнаешь. Вот он я, сижу, смотрю в пол и на поблескивающие парадные туфли, в которых отчего-то холодно, хотя в Филадельфии всегда солнечно. Волосы уложены назад, костюм с иголочки, идеально выглаженная рубашка, галстук с зажимом — ты бы непременно что-нибудь колкое отвесил, только завидев меня издалека. Я и сам не пойму, кто этот парень. Раньше был твоим лучшим другом. «Он мне как брат», твердил и хватал за плечи. А я прибегал средь ночи и стучался в окно твоей комнаты на втором этаже: «Открывай по-быстрому, пока родители не запалили... Я сочинил новую песню». Столько безумных идей, планов. Фили навсегда. Ты хотел остаться тут, а я всегда хотел сбежать. Наверное, каким-то планам все-таки суждено было сбыться.
А может хочешь обратно? Смотри, тут много халявного бухла и чудных закусок кейтеринговой службы, которую Ноэлль заказала.
Я не решался подойти к Миссис Доэрти и сказать те самые слова соболезнования. Вот так, напрямую, от чистого сердца. А лукавить — это ещё гаже, поэтому лучше было отмолчаться поодаль, все же и так понятно. Да и потом, я приехал, помог с организацией, нарядился, как дурак, выстоял день, который ещё недавно виделся мне сущим адом. Этого должно было хватить. К тому же, наш последний разговор с Аланой вышел, мягко говоря, не очень, и я спустя десять лет по-прежнему считал, что она на дух меня не выносит и сегодня терпит мое общество только из-за родителей.
Вместо того чтобы сделать шаг вперёд, я подолгу украдкой наблюдал за ней, за матерью, которая то и дело следила за остатками еды и напитков, а потом просто вышел во двор и зыбился в самый дальний угол, чтобы выкурить сигарету. Импульсивная покупка по дороге на поминальную службу — перевести дух. Пообещал себе, что не буду курить, когда вернусь в Нэшвилл. Такое единовременное мероприятие с хорошей отмазкой. Это не считается.
Пока дымил вовсю, решил проверить телефон. Вспомнил, что Марсия что-то ответила на мое сухое сообщение. Удивился даже. Я бы проигнорировал. Но она, кажется, пыталась быть понимающей и участвующей, очень старалась быть моей женой, наверное, жены так делают.
Или просто нормальные люди.
Прежде чем заблокировать экран, я несколько раз пробежался глазами по тексту, будто не мог усвоить написанное, но он не вызвал во мне никакого отклика. Набор букв, точки, смайлы. Через несколько минут снова вибрация в кармане и мигание светового индикатора — фотография и новый образ. Красивая женщина смотрела на меня блестящими глазами с ярким цветом волос, но все, что я мог выдать, это вялую улыбку, скрывшуюся за выдыхаемым дымом, а затем почти безразличный ответ:
«Круто. Тебе идёт.»
Я искренне пытался воззвать к своим же эмоциям, что-нибудь нащупать, чтобы заполнить никчемную дыру в грудной клетке, но она, похоже, только разрасталась, и оставалось достать вторую сигарету.
После пятой я начну убеждать себя, что это точно последняя.
Наша общая с Тедом знакомая Лилиан подплыла ко мне с другого конца двора, оставила приветственный поцелуй на щеке и тихонько сжала руку.
Она сказала, мол, привет, как хорошо, что ты приехал, не помню, когда мы в последний раз виделись... А я смотрел сквозь неё и хотел найти что-нибудь покрепче подаваемого вина.
- Слышала, ты женился. На той девушке из полиции?
Не вовремя затеянный разговор с её стороны превратился в полную катастрофу. На секунду я что-то почувствовал — мои внутренности рухнули в пятки.
- Нет. Я... Извини, я тебя оставлю, - на улице показалась Алана, которую под руку вела моя мать, и я медленно, но уверенно подошёл к ним, чтобы помочь Миссис Доэрти присесть в плетёное кресло на веранде.
- Все нормально? - во мне поселилась паника. Чувство тревоги из ниоткуда, причём не из-за чего-то конкретного. Всё в кучу. Неоднородная вязкая масса. – Может, воды принести? Что-нибудь… - растерянность во взгляде, я судорожно забродил глазами по ним обеим, чтобы только найти себе место. Вина непосильным грузом навалилась на меня, и я просто хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы это ощущение тяжести ушло, чтобы перестало давить со всех сторон: смсками, вопросами, обстоятельствами, ошибками, наломанными дровами. И прочее, и прочее, и прочее.
Хорошо, Тедди, договорились! Я понял-понял! Я не решаю проблем, я от них бегаю. Сколько лет? Ты считаешь? А впрочем, не важно. Какая разница, да? Ну что ты хочешь, чтобы я сделал — я сделаю. Скажу, извинюсь, раскаюсь, упаду на колени, расшибу лоб, если это поможет и освободит от бесконечных мучений. Хорошо, хочешь знать правду? Сам себя не выношу, и этого уже достаточно. Так что хватит, баста! Пошел ты к черту!
you know, it's just like a funeral |
Алана встала и поплелась к столу с выпивкой, где зацепила еще один стакан водки и выпила его залпом. Ноэлль подошла следом и как можно деликатнее попыталась увести ее в дом во избежание сцен, в которых хозяйка дома сейчас меньше всего нуждалась. Но та дошла до той кондиции и состояния, когда на все наплевать и гори оно огнем, поэтому от помощи моей матери отказывалась и начинала вести себя агрессивно на любое проявление заботы. Как хорошо я ее понимал.
Крики убитой горем матери, переходящие в рев и абсолютную неспособность сохранять рассудок и держаться на ногах. Она буквально рухнула на землю в истерике, и прошло еще несколько секунд, прежде чем гости спохватились, помогли матери поднять ее и унести подальше от массового скопления любопытной и шокированной публики. Зрелище не для слабонервных — Алана Доэрти теряет свою былую мощь и здравый смысл, необъяснимо, невероятно, но факт.
Для всех этих людей.
Те самые слова скорби сразу теряют весь смысл. Никто никогда не поймет, пока не окажется на месте главного героя, не почувствует на своей шкуре. Я оглядел скопившийся народ на заднем дворе, раскрытые рты и их извиняющийся вид. Некомфортная, неловкая ситуация. А мне стало просто противно, и я развернулся и пошел к выходу, проскользнув через дом к парадной двери. Ослабил галстук, расстегнул пуговицу, чтобы легче дышалось, но сколько воздуха ни возьми, все равно мало. Добравшись до отцовской машины, я сперва уперся в нее ладонями, переводя дух, а потом одним рывком собрался с мыслями и решительно открыл дверь. Больше не мог.
За спиной раздался голос, который в тишине этого района с одинаковыми домами прогремел в моих ушах громом. Птицы, сидящие на проводах, сорвались в небо, вот и меня спугнули.
- Что ты задумал делать? - отец имел право знать, куда я собирался поехать на его машине в разгар всеобщего траура, но дело вот в чем: я совершенно не знал, что я собираюсь делать в следующую минуту. Поеду вперед, а там? Доеду до родительского дома, хорошо. Возможно, соберу вещи, переоденусь и закажу билеты обратно. Сколько так будет продолжаться?
- Сколько это будет продолжаться, Бруно? - озвучил мысли вслух, точно прочитал. - Сын, повзрослей уже наконец! Хватит вести себя, как подросток. Тебе уже не пятнадцать! Нет гаража, нет твоей этой полоумной рок-группы! Никаких ободранных коленей, крови из подбитого носа, тусовок до утра, девочек-болельщиц, грандиозных планов на будущее и заоблачных мест с лучшей жизнью. Ничего этого нет и не будет. А есть только это все, - он указал рукой позади себя, - эта семья, эти соседи, эти друзья, которых уже не вернешь с того света. Есть эта жена, которую ты избегаешь. Но ты сам ее выбрал, никто тебя не тянул под венец, не заставлял под дулом пистолета привозить малознакомую женщину в дом и делать вид, что так и надо. Ты можешь мать обманывать. Пожалуйста. Я все вижу, - отец сделал паузу, передышку. Кому, себе или мне? Я оцепенело ждал продолжения, смотрел перед собой напряженным взглядом и не мог переступить через себя, чтобы посмотреть на Майкла. Он говорил такие простые и очевидные вещи, но били они точно в яблочко и полностью меня обезоруживали, даже поспорить было не о чем.
- Ты закончил? - тяжело сопя, я мельком взглянул на отца. Получился пустой диалог, но он понимал, насколько сказанное меня задело, поэтому оставался спокойным и даже не качал головой в разочаровании. Он ждал такой или похожей реакции. И это раздражало больше всего. Быть непредсказуемым и дерзким не получалось, как ни крути.
- Если хочешь дальше страдать по чему бы там ни было, давай, продолжай. Поджигай жизнь, толкай ее с моста. Спи с малолетками, наколи еще какую-нибудь татуировку на санскрите, означающую свободу, искусство, страсть, независимый дух. Продолжай эту свою беготню по штатам, позволь себе думать еще несколько лет, что это поможет. Но вот послушай, что я тебе скажу, - он выставил передо мной указательный палец, и я заведомо ухмыльнулся, - ты сам себе заложник. Разберись, разгреби вот тут, - ткнул мне в висок, толкнув голову, - и вот тут, - а затем в грудь. Сильно. Я почувствовал, словно на том месте осталась красная пульсирующая точка и начала разрастаться вширь, отравляя клетки откровениями. - Что-нибудь там осталось? - на этих словах я поджал губы и сглотнул ком, подступивший к горлу. Хотелось выругнуться. Что-нибудь грубое, бездумное, высвободить накопившуюся злость за все те годы, что я успешно проглатывал переживания без намека на грусть. Но вряд ли нашлись бы такие слова, от которых полегчало.
Прикусил губу изнутри, пока та не начала болеть, прикрыл веки и судорожно выдохнул.
[float=left]
[/float]- Пап... - оборвался, словно хотел продолжить, но так и не нашел подходящих слов, только скривился, сдерживая слезы, и мотнул опущенной головой. Он обнял меня одной рукой, провел ею по спине и сжал мою шею сзади, пытаясь заглянуть в глаза, которые больше не хотели подниматься. Я не знал, что мне делать дальше. Папа, расскажешь? Дай совет, разреши пожить в вашем с мамой доме в подвале, как раньше. Награди всеми теми советами, что ты любил донимать меня в юности. Сейчас я с радостью впитаю твою мудрость и больше не буду отбрыкиваться от нотаций. Научи меня жить, твою мать. Ты бесконечно прав, а я бесконечно ошибаюсь и даже не могу научиться на этих ошибках. Не знаю, с чего начать.
Наверное, это я хотел сказать ему сейчас, но пока было не время. Не подходящий момент, чтобы говорить. Он и так многое понял без слов. Он понял это еще тогда, когда я и думать не смел, не подозревал ни о чем и беззаботно мчался вперед на всех парусах. Мне бы стоило быть более благодарным своим родителям за все, что они делали для меня. Для нас с братом.
- Прости меня, - тихо под нос, но уверенно. Я был наконец уверен в том, что виноват перед многими людьми в своей жизни, и так и не научился просить прощения. Тем не менее, никогда не поздно наверстать упущенное.
- Ладно, ладно, - снова обнял и похлопал по спине. Почти исповедь от нерадивого блудного сына, которому больше некуда бежать. - Ладно, - тяжело вздохнув и монотонно приговаривая, он повел меня обратно в сторону дома. - Ты сейчас нужен здесь, еще пару дней. Хочешь ты или нет. Ты нужен нам здесь, сын. Потом все уляжется, и поедешь обратно.
- Пап, я буду здесь, сколько потребуется. Сколько скажешь... Я буду здесь.
all my light turned to darkness |
Мама ночевала в доме Аланы уже несколько дней и держала все под контролем. Я мог со спокойной душой возвращаться в Теннесси, к жене, но понимал, что еще рано. Нужно разобраться в себе. Вот тут и тут. Везде, в общем-то. Подчистить хвосты, закрыть долги перед Вселенной.
Марси вновь прислала мне фотографию. И еще несколько до нее. За все эти дни в нашей переписке скопилась мини-галерея, которую теперь я внимательно разглядывал с теплотой во взгляде. Мне хотелось верить, что то была именно она.
«Милая, как ты? Не скучай, я скоро буду.» И еще одно вложение, теперь уже от меня — солнечный пригород Филадельфии. Что-то остается неизменным.
Одним утром мы с отцом поехали в больницу, чтобы навестить дочь Теодора, которая все еще находилась под наблюдением у врачей. Сначала Майкл хотел ехать один, но я настоял. Прилив сил и желание начать делать что-то правильное, выходить из зоны комфорта и сталкиваться лицом к лицу с реальностью. Почему бы не начать со знакомства с ребенком твоего покойного друга.
Перед палатой я остановился, спрятавшись в тени и между медперсоналом, все еще не чувствуя готовности переступить порог. Какое лицо натянуть, что сказать, какой вообще был смысл приезжать, если скоро я отчалю в Нэшвилл, а девочка продолжит жить со своей бабушкой. Снова сомнения, мучительные рассуждения. Нужно было просто сделать, перестать полагаться на страх быть загнанным в очередную клетку.
И я сделал этот шаг. Поднял ладонь и махнул сидящей на койке девочке, которая все еще выглядела слабой и увеченной после аварии, но уже была способна улыбаться и радоваться новой игрушке, которую подарил ей кто-то из врачей.
- Привет, меня зовут Бруно, - я присел аккуратно на край кровати и достал из кармана мишку с мармеладными конфетами в корзинке, которого купил здесь внизу, в сувенирной лавке. А из-за корзинки торчала табличка — «Поправляйся!» Примитивный жест, но больше идей у меня не нашлось, визит вышел спонтанным.
[float=right]
[/float]- Привет, Бруно, меня зовут Грейс, - она звучала, как самая храбрая, стойкая и взрослая шестилетняя девочка, каких я только встречал. Она заставила меня поверить в то, что я принял правильное решение, приехав сюда. - Ты сын дяди Майкла?
- Да, так и есть. И друг твоего папы, - больше никаких осторожностей. Да, папа погиб, ей уже рассказали сказку о том, как он отправился на небеса и теперь будет за ней приглядывать, так что не хотелось в очередной раз вырисовывать пресловутый ореол заботы и хождение на цыпочках. - Но мы с ним давно не виделись, вот почему ты меня не знаешь. Держи, - между делом протянул ребенку игрушку с конфетами, буквально разместил в ее руках, чтобы медведь чувствовал себя как дома.
- Спасибо, мне это можно? - спросила она у врача, который вот-вот подошел, и тот положительно закивал, посмеиваясь. - Кру-у-у-уто!
- Знаешь, ничего особенного. Вот ты выпишешься, и я куплю тебе конфеты повкуснее. И игрушку побольше, - подмигнул и привстал, расправляя джинсы на коленях. Наверное, встреча предполагалась короткой, отец ехал поговорить с докторами и оповестить, что бабушка Грейси пока не готова следить за внучкой, поэтому они должны были каким-то щадящим путем решить этот щекотливый вопрос.
Вскоре настал момент прощания, Грейси как самая зрелая из нас двоих пожала мне руку, а я щелкнул ее по подбородку, после чего мы с отцом вышли из больницы и отправились обратно к дому. По дороге я поднял вдруг заинтересовавший меня вопрос:
- Почему девочка не может пожить у вас какое-то время? На кой черт держать ее в больнице? Просто... - отец сразу перебил меня.
- Остановись. Не рассуждай тут.
- Она и так достаточно пережила, ты так не считаешь? В чем проблема. Вы же буквально живете у Аланы, неужели врачи не позволят вам забрать ее?
- Бруно, хватит, не лезь в это, хорошо? Здорово, что ты думаешь о таких вещах, но это уже не твоя забота. Ты вроде собирался в Нэшвилл, когда, сегодня?
- Завтра, - придерживаясь за ручку над головой, заелозил на сидении.
- Завтра... Вот и езжай, оставь это мне, окей? Разберешься в своем браке, приезжайте оба и помогайте. Я не хочу потом стать удобной причиной, на которую будет ссылаться твоя жена, когда начнет упаковывать чемоданы. Сам понимаешь.
Мы припарковались у супермаркета, и папа вышел из машины, я последовал за ним, немного оторопев от его последнего высказывания. Причиной, что?
- Нет, пап, вообще-то не очень.
Он лишь вскинул бровями, закинул в рот жвачку и направился к автоматическим дверям. Я простоял несколько секунд посреди парковки с руками на поясе, после чего вытащил телефон и набрал жене. Спустя шесть долгих гудков она так и не ответила, только заученная фраза на автоответчике: «Оставьте свое сообщение после сигнала. Besos y abrazos*.»
- Э-э-эй, привет! - веселое и бодрое приветствие, я был куда более в лучшей форме, чем тогда, когда оставлял ее в кромешной темноте в нашем пустом доме, - Чем занимаешься? А я тут со своим стариком хожу по магазинам. Видимо... - оглянулся по сторонам, оценивая пустынную местность, и зашагал в сторону входа. - Марси, я возвращаюсь завтра. Ты же меня ждешь и еще не убежала к нашему новому соседу? - игривость в голосе, я шутник от Бога, все кажется мне забавным, простым, легким и незамысловатым, когда дело касается Марсии.
Но это же неплохо. Так ведь?
_________________________________
*Целую и обнимаю
Страница: 1